Путешествие Кон-Тики - Страница 81

— Поддержите нашу марку, — шепнул я ему, — вы ведь хороший танцор.

И, к бесконечному восхищению толпы, Герман вскочил в круг и, согнувшись чуть не пополам, принялся добросовестно выделывать, извиваясь всем телом, сложные па полинезийского танца. Ликование стало всеобщим. Вскоре Бенгт и Торстейн пустились в пляс; пот струился по их лицам, когда они трудились изо всех сил, стараясь не отставать от аккомпанемента, ритм которого все ускорялся и ускорялся, темп стал таким бешеным, что теперь слышны были только звуки барабана, слившиеся в одно протяжное гудение, а три настоящие полинезийские танцовщицы в такт музыке дрожали как осиновые листья; наконец девушки опустились на землю и бой барабана резко оборвался.

Теперь героями вечера были мы. Энтузиазм зрителей не имел предела.

Следующим номером программы являлся танец птиц, представлявший собой одну из древнейших церемоний на Рароиа. Мужчины и женщины двумя рядами прыгали в ритмичном танце, изображая под руководством главного танцора стаи птиц. Главный танцор носил титул вождя птиц и делал забавные телодвижения, но в общем танце участия не принимал. Когда танец птиц окончился, Тупухое объяснил, что он был исполнен в честь нашего плота и что теперь его следует повторить, но главного танцора должен сменить я. Так как мне казалось, что основная задача главного танцора состояла в том, чтобы испускать дикие вопли и кружиться, виляя задом и размахивая руками над головой, я надвинул поглубже на голову свой венок, и вышел на сцену. Извиваясь в танце, я видел, как хохотал старый Тупухое, чуть не падая с табуретки; музыка стала ослабевать, так как певцы и музыканты последовали примеру Тупухое.

Теперь танцевать хотели все, старые и молодые, и вскоре барабанщик и музыканты, бившие руками по земле, снова оказались на своих местах и заиграли вступление к огненной полинезийской пляске. Сначала в круг вскочили девушки и принялись плясать, все ускоряя и ускоряя ритм; они приглашали всех нас по очереди принять участие в танце, к которому постепенно присоединялось все больше и больше мужчин и женщин, топавших ногами и извивавшихся все быстрей и быстрей.

Но Эрика никак не удавалось расшевелить. От ветра и сырости на плоту у него был рецидив прострела, и он сидел, как старый шкипер, бородатый и неподвижный, попыхивая трубкой. Его не могли сдвинуть с места девушки-танцовщицы, пытавшиеся заманить гостя в крут. На нем были широкие штаны из овчины, которые он надевал по ночам в самое холодное время, когда мы плыли в течении Гумбольдта; сидя под пальмами, обнаженный по пояс, с большой бородой, в овчинных штанах, он в точности походил на Робинзона Крузо. Одна хорошенькая девушка за другой старались снискать его расположение, но тщетно. Он продолжал сидеть с венком на лохматой голове, важно попыхивая трубкой.

Но вот зрелая матрона с могучими мышцами вступила в круг, проделала несколько более или менее грациозных па, а затем решительно двинулась к Эрику. Он с беспокойством смотрел на нее, но амазонка, обворожительно улыбаясь, решительно схватила его за руку и стащила с табуретки. Комические штаны Эрика были сшиты мехом внутрь, и сзади они немного распоролись, так что торчал белый клок шерсти, напоминавший кроличий хвост. Эрик шел за своей дамой очень неохотно и, прихрамывая, вступил в круг; в одной руке он держал трубку, а другую прижимал к тому месту, где у него болело от прострела. Когда он попытался сделать несколько прыжков, ему пришлось отпустить штаны, чтобы поправить угрожавший падением венок, а затем, с покосившимся на сторону венком, он должен был снова ухватиться за свои штаны, которые под собственной тяжестью стали соскальзывать с него. У его полной дамы, топтавшейся в танце перед ним, был не менее забавный вид, и мы смеялись так, что слезы стекали с наших бород. Вскоре все остальные танцоры остановились, и взрывы хохота разносились по пальмовой роще, а танцор Эрик и женщина-тяжеловес продолжали грациозно кружиться. Наконец и им пришлось остановиться, так как и певцы и музыканты не в силах были продолжать и держались за бока от смеха.

Праздник продолжался до утра, когда нам было разрешено немного отдохнуть; но прежде мы должны были снова пожать руки всем 127 островитянам. В течение всего нашего пребывания на острове мы каждое утро и каждый вечер пожимали руки всем жителям. Шесть постелей были собраны по всем хижинам деревни и положены рядом вдоль стены дома для собраний; на них мы спали, улегшись в ряд, как семь маленьких гномов из сказки, и над нашими головами висели сладко пахнувшие венки.

На следующий день состояние шестилетнего мальчика, у которого был нарыв на голове, сильно ухудшилось. Температура у него поднялась до 41 градуса, и нарыв на макушке головы стал величиной с мужской кулак и болезненно пульсировал.

Тека сообщил, что немало ребят уже погибло от этой болезни и что если никто из нас не сможет придумать какое-нибудь лечение, то мальчик не протянет и нескольких дней. У нас были новые препараты пенициллина в форме таблеток, но мы не знали, какую дозу надо давать маленькому ребенку. Если мы начнем лечить мальчика и он умрет, это, возможно, будет иметь серьезные последствия для всех нас.

Кнут и Торстейн снова распаковали радиостанцию и натянули антенну между самыми высокими кокосовыми пальмами. Когда наступил вечер, мы опять связались с нашими невидимыми друзьями, Галом и Френком, которые сидели у себя в комнате в Лос-Анжелосе. Френк соединился по телефону с врачом, и мы с помощью ключа Морзе передали все симптомы болезни мальчика и список лекарств, имевшихся у нас в аптечке. Френк передал нам ответ доктора, и в этот же вечер мы отправились в хижину, где метался в жару маленький Хаумата, а половина деревни плакала и причитала над ним.