Все это произошло в течение нескольких секунд, когда «Кон-Тики» обратным течением выносило назад из кромешного ада. Новая волна надвигалась на него. В последний раз я крикнул во все горло, стараясь перекрыть грохот: «Цепляйтесь!» — и это было все, что оставалось делать и мне; я повис на веревке и исчез под массой воды, которая нахлынула и пронеслась в течение двух-трех секунд, казавшихся бесконечными. Я чувствовал, что мои силы иссякают. Я видел, как концы бревен с шумом ударялись об острый уступ кораллового рифа, но не могли перебраться через него. Затем нас опять вынесло назад. Я видел также двух человек, которые лежали, распростершись поперек конька крыши, но никто из нас больше не улыбался. Я услышал, как позади хаотической груды бамбука спокойный голос произнес:
— Дело не пойдет.
Я и сам чувствовал себя обескураженным. Так как верхушки мачты все больше и больше наклонялась над правым бортом, я оказался висящим за плотом на слабо натянутой веревке. Надвигалась следующая волна. Когда она прошла, я почувствовал себя смертельно усталым, и у меня было одно желание: взобраться на бревна и улечься позади баррикады. Когда обратная волна отступила, я в первый раз увидел обнажившийся зубчатый красный риф под нами и заметил, что Торстейн, согнувшись пополам, стоит на блестящих красных кораллах и держится за пучок оборванных веревок, свисавших с мачты. Кнут, который стоял на корме, собирался также спрыгнуть. Я закричал, что все должны оставаться на бревнах, и Торстейн, которого унесло за борт напором воды, с ловкостью кошки прыгнул обратно на плот.
Еще две или три волны прокатились над нами, но они были не такие сильные. Что тогда происходило, я не знаю; я помню только, что вода, пенясь, налетала и отступала, а я сам опускался все ниже и ниже к красному рифу, на котором мы засели. Затем до нас стали долетать только крутящиеся гребни пены, пропитанной солеными брызгами, и я оказался в состоянии взобраться на плот; там мы все перешли на кормовой конец бревен, который выше всего выступал над рифом.
В это мгновение Кнут согнулся и прыгнул на риф, держа в руке свободный конец веревки, которая лежала на корме. Пока обратная волна отступала, он пробежал, пригнувшись, около тридцати метров по рифу и спокойно стоял, держась за конец веревки, когда следующая волна с пеной устремилась к нему, разбилась и широким потоком отхлынула обратно от плоского рифа.
Затем из полуразрушенной каюты выполз Эрик, ботинки были на нем. Если бы все поступили, как он, мы отделались бы дешево. Так как каюту не унесло за борт, а она оказалась придавленной и почти расплющенной под закрывавшими ее сверху брезентами, Эрик спокойно лежал, вытянувшись среди груза; он слышал, как над ним то и дело грохотали оглушительные раскаты, и видел, как пригибались книзу смятые бамбуковые стены. Когда упала мачта, Бенгт получил легкое сотрясение мозга, но ему удалось вползти в разрушенную каюту и улечься рядом с Эриком. Нам всем следовало бы лежать там, если бы мы могли заранее знать, как крепко будут держаться бесчисленные веревки и бамбуковое плетение, прижатые к основным бревнам давлением воды.
Эрик стоял наготове на кормовых бревнах, и, когда волна отхлынула, он подпрыгнул и также перебрался на риф. Следующая очередь была Германа, затем Бенгта. Каждый раз плот подталкивало чуть-чуть дальше, и, когда настала очередь Торстейна и моя, плот уже так прочно сидел на рифах, что не было необходимости покидать его. Все приступили к спасательным работам.
Мы теперь находились в двух десятках метров от того дьявольского уступа рифа, около которого и за которым разбивались катившиеся один за другим длинные валы бурунов. Коралловые полипы позаботились о том, чтобы построить атолл таким высоким, что лишь самые верхушки бурунов могли перелетать мимо нас и пополнять свежей морской водой лагуну, изобиловавшую рыбой. Здесь, с внутренней стороны рифа, было царство кораллов, и они отличались самой причудливой формой и окраской.
Отойдя на порядочное расстояние вдоль рифа, мои товарищи обнаружили резиновый плот, который лежал, покачиваясь, наполненный водой. Они вылили из него воду и подтащили его обратно к разбитому плоту; тут мы до отказа нагрузили его самым необходимым — радиостанцией, продовольствием и бутылями с водой. Все это мы перетащили через риф и сложили в кучу на самую верхушку огромной коралловой глыбы, которая одиноко возвышалась на внутренней стороне рифа, напоминая огромный метеорит. Затем мы отправились обратно к месту крушения за новым грузом. Разве могли мы знать, какой вышины достигнут волны, когда на нас устремятся приливные течения?
На мелководье с внутренней стороны рифа мы заметали какой-то предмет, ярко блестевший на солнце. Когда мы вброд подошли, чтобы поднять его, мы увидели, к нашему удивлению, две пустые консервные банки. Это оказалось не совсем то, на что мы надеялись; еще больше мы поразились, когда увидели, что маленькие банки были совершенно светлые и лишь недавно открыты, а этикетки на них с надписью «ананас» были в точности такие, как на банках из новых полевых рационов, которые мы сами испытывали по поручению интендантского управления. Конечно, это были наши собственные банки из-под ананасов, выброшенные после последней трапезы на борту «Кон-Тики». Мы все время плыли вслед за ними до самого рифа.
Мы стояли на острых шероховатых коралловых глыбах и, ступая по неровному дну, брели в воде то по щиколотку, то по грудь — в зависимости от глубины русел и каналов среди рифов. Анемоны и кораллы придавали всему рифу вид какого-то скалистого сада с мхами, кактусами и окаменелыми растениями, красными, зелеными, желтыми и белыми. Все цвета были здесь представлены либо кораллами, либо водорослями, либо раковинами и морскими моллюсками, либо фантастическими рыбами, которые извивались повсюду вокруг нас. В более глубоких каналах в прозрачной воде мы видели небольших акул длиною в метр с лишним, подкрадывавшихся к нам. Но стоило шлепнуть по воде ладонью, как они поворачивали в сторону и отплывали на почтительное расстояние.